Готовясь к главной роли в фильме о падре Пио (итальянском монахе-францисканце, позже причисленном к лику святых), актер Шайа Лабаф, наиболее известный по фильму «Трансформеры», некоторое время жил в монастыре, подчинялся нескольким духовным наставникам, а затем принял католицизм. Его недавняя беседа с епископом Робертом Бэрроном коснулась многих сфер — философии и техники актерского мастерства, противодействия, с которым Пио столкнулся со стороны католической церкви своего времени, и привлекательности христианской веры в 21 веке.
Пара комментариев из этого интервью попала в заголовки газет. Шайа Лабаф рассказал о своем удивлении по поводу того, насколько неверен банальный образ Иисуса: человек «мягкий, хрупкий, любящий, все понимающий, но без жестокости», ведь Иисус Нового Завета гораздо более убедителен как Пророк и Царь.
Шайа Лабаф также рассказал, что Мел Гибсон познакомил его с латинской мессой — традиционной формой католической литургии, которая сейчас соблюдается только в определенных местах и при определенных обстоятельствах (а недавно была еще более ограничена Папой Франциском). Шайа Лабафу латинская месса казалась посвящением в «тайну», таинственным переживанием, более мощным, чем обычные обряды на английском языке, где, по его словам, он чувствовал, что кто-то «пытается продать [ему] идею».
Церковь пытается «Продать мне что-то»
В этом интервью вам предстоит разобраться со многими христианскими темами: как мы должны относиться к историям обращения знаменитостей? Каковы теологические различия между католицизмом и протестантизмом в отношении Вечери Господней? Почему мы настаиваем на верховном авторитете Слова Божьего над церковной традицией?
Мы могли бы также посмотреть на то, как люди в наши дни часто ищут ощущения трансцендентности, где специфика доктрины или «слов» не так важны, как переживание чего-то священного, чего-то, что прорывается через то, что Чарльз Тейлор называет «буферизованным я». В случае Шайа Лабафа это желание, по-видимому, привело к полномасштабному принятию католицизма, но для многих других результатом является жизнь, в которой индивид сохраняет контроль в погоне за «личной аутентичностью», а сверху посыпается религиозный опыт, который ценится за то, что он добавляет трансцендентное измерение прожитой жизни, в основном, без Бога.
Вместо того, чтобы идти в этом направлении, я хочу сосредоточиться на заявлении Шайа Лабафа о латинской мессе и его отвращении к богослужениям, когда кажется, что церковные лидеры пытаются ему что-то продать. Шайа Лабафа привлекает то, что намеренно и отчетливо не потакает его прихотям или желаниям.
Что мы можем извлечь из этого разговора?
Во-первых, мы не должны недооценивать силу погружения в христианскую общину. Да, мы должны быть подготовлены как евангелисты, которые могут делиться Евангелием с людьми в повседневных разговорах. Но церковь, собравшаяся для поклонения Царю царей, является демонстрацией силы Евангелия. Ввести людей в это альтернативное сообщество, дабы они испытали потусторонность нашего поклонения и услышали Слово. Ничто не заменит сообщество веры в процессе евангелизации. Почаще приглашайте близких вам людей на богослужение в церковь.
Я думаю, что у Шайа Лабафа есть конкурирующие желания, которые немного запутываются. С одной стороны, его отталкивают служения, которые кажутся чрезмерно ориентированными на человека, на индивидуальный опыт, или служения, где кажется, что лидер просто пытается продать вам идею или новые ценности. Он находит привлекательным служение, которое не удовлетворяет вкусам или прихотям верующего.
С другой стороны, он заходит так далеко, что предпочитает непонятный язык, чтобы сосредоточиться на чувстве. Который, странным образом, может стать своей собственной версией удовлетворения прихоти. Это является камнем преткновения не только между католиками до и после Второго Ватиканского собора, но и во времена Реформации. Лютер, Кальвин, Тиндейл — они были правы, когда подчеркивали необходимость изложения христианской истины на народном и понятном языке.
Чувство — это не цель; встреча с Живым Богом — это то, чего мы добиваемся, и чувства могут (а могут и не) вытекать из этого. И поэтому, как евангельские протестанты, мы должны настаивать: изложение Слова должно быть понятным, и при этом не зависеть от ощущаемых потребностей ищущего. Лабаф прав, когда восстает против служения, которое сосредоточено на человеке, а не на Боге. Но, отдавая предпочтение непостижимому, чтобы передать чувство, есть вероятность, что он снова превращает латинскую мессу во что-то ориентированное на человека, поскольку она вызывает чувство и удовлетворяет потребность из-за своей строгости.
В-третьих, мы не должны недооценивать силу христианского учения в его сути, и мы не должны преуменьшать значение христианской доктрины.
По этой причине наше поклонение не должно уклоняться от непонятного. Если в нашем поклонении нет ничего потустороннего, то почему мы вообще принимаем участие в служении Богу?
В интервью Бэррон признает, что проповедь в Католической церкви в предыдущие десятилетия приняла неправильный оборот, поскольку священники часто отдавали предпочтение обмену индивидуальным религиозным опытом, а не объяснению текста Священного Писания. Вместо этого Бэррон говорит: «Библия гораздо интереснее, чем ваш опыт» — цель состоит не в том, чтобы вписать Библию в нашу жизнь, а в том, чтобы увидеть, как наша жизнь погружается в библейскую историю. Это и есть урок и для познания протестантской проповеди.
Великое приключение заключается не в том, чтобы приспособить христианскую веру к потребностям людей, а в том, чтобы приспособить людей. И эта поза покорности является результатом смирения, которое делает возможным приключение по открытию истины.
Автор статьи — Тревин Воск
